Он служил мичманом, провёл множество хирургических операций, был чиновником особых поручений, помогал Александру Пушкину готовить материал для "Истории Пугачёвского бунта" и стал одним из отцов-основателей РГО. Жил в Оренбурге, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Москве. И всю жизнь собирал слова, пословицы, поговорки, сказки русского народа, в течение полувека работая над словарём, который теперь знают все.
Детство и юность
Знаток и собиратель малоизвестных русских слов, преданий и сказок по отцу был датчанином. Йохан Кристиан Даль слыл человеком незаурядных способностей: владел немецким, английским, французским, русским, идишем, латынью, греческим и древнееврейским языками, занимался богословием. В Россию его пригласила императрица Екатерина II, подыскивавшая полиглота и лингвиста на должность библиотекаря.
Супруга Йохана Кристиана происходила, как считают исследователи, из рода французских гугенотов де Мальи. Юлия Даль, урождённая Фрейтаг тоже свободно владела пятью языками. Её мать занималась русской литературой и переводила работы Соломона Гесснера и Августа Иффланда. При таких корнях сам Владимир Даль считал себя безусловно русским — именно это всегда внушал своим детям принявший российское подданство Йохан.
"Отец мой, датчанин, кончивший ученье по двум или трём факультетам в Германии, был вызван, если не ошибаюсь, через Ахвердова, к Петербургской библиотеке; он знал много языков. Но увидав в Питере, что у нас нуждаются во врачах, он отправился опять за границу при помощи Ахвердова и нескольких других; кончил и эти науки, и воротясь на Русь, женился на урождённой Фрейтаг, коей мать переводила драмы Ивлянда на русский язык, как видно из каталога Смирдина. Он состоял при войсках в Гатчине у великаго князя, оттуда перешёл в Петрозаводск, оттуда в Лугань, по горно-врачебному ведомству, где и принял в 1797 году подданство. Несмотря на это, герольдия требовала от меня в 1843 году доказательств, что я русский подданный. Но я не мог добиться объяснения, какого бы рода доказательства мог представить человек в моём положении, сам присягавший уже четырём государям, когда герольдия отказывалась отыскать у себя эти присяжные листы!"
Из письма Владимира Даля к Якову Гроту
Получив крепкое домашнее образование, Владимир отправился в Морской корпус. Йохан Даль сумел выслужить себе дворянство, без которого никак нельзя было пристроить детей в такое престижное учебное заведение. Увы, от обучения юный кадет был далеко не в восторге, позже он вспоминал: "...нас двоих братьев свезли в 1814 году в Морской корпус (ненавистной памяти), где я замертво убил время до 1819 года и отправился обратно мичманом. Меня укачивало в море так, что я служить не мог, но в наказание за казённое воспитание должен был служить, неудачно пытавшись перейти в инженеры, в артиллерию, в армию".
В конечном счёте Даль решил пойти по стопам отца и стать врачом. В 1826 году он поступил в Дерптский университет, где подружился с будущим знаменитым хирургом Николаем Пироговым — они были сокурсниками. Сам Даль тоже учился проводить операции и демонстрировал на этом поприще немалые успехи. "Находясь в Дерпте, он пристрастился к хирургии и владея, между многими способностями, необыкновенной ловкостью в механических работах, скоро сделался и ловким оператором", — писал в воспоминаниях Пирогов.
В перерывах между штудиями Даль развлекал своих однокашников забавными рассказами — он уже вовсю увлекался русским фольклором, собирая сказки, пословицы, прибаутки и диалектные словечки. Его "выступления", судя по словам Пирогова, пользовались неизменным успехом: "С своим огромным носом, умными серыми глазами, всегда спокойный, слегка улыбающийся, он имел редкое свойство подражания голосу, жестам, мине других лиц; он с необыкновенным спокойствием и самою серьёзною миною передавал самыя комическия сцены. Подражал звукам (жужжанию мухи, комара и пр.) до невероятия верно". Тогда же Даль попробовал себя на поэтическом поприще: в 1827 году в журнале "Славянин" опубликовали его первые стихотворения. В 1830 году он перешёл к прозе, и в "Московском телеграфе" вышла повесть "Цыганка".
"В первый раз встретился я с Далем в 30-х же годах в одном петербургском купеческом доме, именно у Я.А. Шредера, в семействе котораго любили русскую литературу <…> В молодости Даль обладал, между прочим, талантом забавно рассказывать с мимикою смешные анекдоты, подражая местным говорам, пересыпая рассказ поговорками, пословицами, прибаутками и т.п. В тот вечер, о котором я говорю, он был, что называется, в ударе: слушатели, особенно молодёжь, хохотали до упаду; он произвёл на меня сильное впечатление".
Из воспоминаний академика Якова Грота
Закончить полный курс Далю не удалось: в 1828 году началась Русско-турецкая война. Досрочно сдав экзамены на доктора медицины и хирургии, начинающий врач отправился в армию.
Хирург, чиновник, литератор
На фронте Даль получил обширнейшую практику в самых разных сферах медицины. "Сперва принялась душить нас перемежающаяся лихорадка, за нею по пятам понеслись подручники её — изнурительные болезни и водянки, — писал он позже в своих воспоминаниях. — Не дождавшись ещё и чумы, половина врачей вымерла; фельдшеров не стало вовсе, то есть при нескольких тысячах больных не было буквально ни одного; аптекарь один на весь госпиталь. Когда бы можно было накормить каждый день больных досыта горячим да подать им вволю воды напиться, то мы бы перекрестились".
После Русско-турецкой войны последовала польская кампания 1831 года, за ней — работа в военном госпитале Петербурга в 1832 году. Свободно владея обеими руками, Даль получил немалую известность как хирург, в первую очередь — окулист. Он провёл более сорока операций одной только катаракты, не говоря о других. Однако редкая антисанитария и циничное отношение к своему делу главного врача госпиталя П. Флорио в итоге оказались для честного и ответственного Даля чрезмерными, он предпочёл сменить место работы.
В 1833 году Владимир Даль уже служил в Оренбурге чиновником особых поручений при военном губернаторе Василии Перовском, который сумел оформить его к себе на службу с небывалой стремительностью. Дотошное выполнение своих прямых обязанностей не помешало любознательному чиновнику заниматься наукой. За время жизни в Оренбурге он успел написать несколько учебников по зоологии и ботанике, ряд "физиологических очерков", а также множество статей и повестей — Даль по-прежнему увлечённо занимался литературой. Кроме того, Оренбургская область предоставила огромное поле для фольклорных изысканий — помимо русских материалов Даль собирал здесь тюркские и казахские предания. Так он стал одним из первых отечественных тюркологов.
В Оренбург к Далю приезжал Александр Пушкин, с которым он успел подружиться ещё будучи в Петербурге, презентовав поэту свою первую книгу "Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый".
"Я взял свою новую книгу и пошёл сам представиться поэту. Поводом для знакомства были "Русские сказки. Пяток первый Казака Луганского". Пушкин в то время снимал квартиру на углу Гороховой и Большой Морской. Я поднялся на третий этаж, слуга принял у меня шинель в прихожей, пошёл докладывать. Я, волнуясь, шёл по комнатам, пустым и сумрачным — вечерело. Взяв мою книгу, Пушкин открывал её и читал сначала, с конца, где придётся, и, смеясь, приговаривал "Очень хорошо".
Из воспоминаний Владимира Даля
Знаменитый поэт собирал в Оренбургской области материалы для "Истории Пугачёвского бунта", и Даль сопровождал его по всем местам, связанным с пугачёвскими событиями. Их дружба продолжалась до самой смерти Пушкина, и Даль был одним из врачей, пытавшихся спасти раненого поэта. Перед смертью тот подарил ему свой перстень, который Даль попытался позже вернуть Наталье Николаевне, которая, однако, настояла, чтобы перстень остался у него. Сам Даль позже писал: "Мне достался от вдовы Пушкина дорогой подарок: перстень его с изумрудом, который он всегда носил последнее время и называл — не знаю почему — талисманом; досталась от В.А. Жуковского последняя одежда Пушкина, после которой одели его, только чтобы положить в гроб. Это чёрный сюртук с небольшою, в ноготок, дырочкою против правого паха. Над этим можно призадуматься. Сюртук этот должно бы сберечь и для потомства; не знаю ещё, как это сделать; в частных руках он легко может затеряться, а у нас некуда отдать подобную вещь на всегдашнее сохранение (я подарил его М.П. Погодину)".
Когда в Оренбург пришёл новый губернатор, Даль вернулся в Санкт-Петербург, где с 1841 года несколько лет работал секретарём министра внутренних дел Льва Перовского. Работа оказалась на редкость изматывающей и напряжённой. Обнаружив, что из-за неё не остаётся ни времени, ни сил заниматься составлением словаря, Даль попросил перевести его в управляющие удельной конторой в Нижнем Новгороде. Многие удивлялись этому решению — с точки зрения "положения о рангах" чиновник при этом сильно терял в статусе. Но зато в Нижнем Новгороде Даль сумел с новыми силами окунуться в милый его сердцу фольклор. При этом он успевал выполнять все свои прямые обязанности и стал нижегородцам практически "отцом родным".
"Всякий шёл к нему со своей заботой: кто за лекарством, кто за советом, кто с жалобой на соседа, даже бабы нередко являлись в город жаловаться на непослушных сыновей. И всем им был совет, всем была помощь".
Из воспоминаний дочери Владимира Даля Марии
Проработав в Нижнем Новгороде десять лет, в 1859 году Даль ушёл в отставку и полностью сосредоточился на словаре русского языка, над которым трудился с молодости.
Дело всей жизни
Впервые учёный заинтересовался тонкостями русских диалектов в восемнадцать лет и, чем бы ни занимался в дальнейшем, непременно уделял внимание этому увлечению. В одном из писем к Якову Гроту он рассказывал: "Всю жизнь свою я искал случая поездить по Руси, знакомился с бытом народа, почитая народ за ядро и корень, а высшия сословия за цвет или плесень, по делу глядя <…> самая жизнь на деле знакомила, дружила меня всесторонне с языком; служба во флоте, врачебная, гражданская, занятия ремесленныя, которыя я любил, всё это вместе обнимало широкое поле, а с 1819 года, когда я на пути в Николаев записал в Новгородской губернии дикое тогда для меня слово замолаживает (помню это доныне) и убедился вскоре, что мы русскаго языка не знаем, я не пропустил дня, чтобы не записать речь, слово, оборот на пополнение своих запасов".
Сказки, предания о домовых, леших и русалках, прибаутки, поговорки — Даля интересовало всё. А особенно — насколько разными словечками можно обозначать одно и то же понятие и насколько они отличаются в разных местах.
"Солдат оступился, выругался в сердцах:
— Чёртова лужа!
— Калуга! — подтвердил другой, оказалось — костромич.
Даль и прежде слыхивал, что в иных местах лужу называют калугой. Заносит в тетрадь: лужа, калуга. Но артиллерист из тверских не согласен: для него калуга — топь, болото. А сибиряк смеётся: кто ж не знает, что калуга — рыба красная, вроде белуги или осетра. Пока спорят из-за калуги, вестовой-северянин вдруг именует лужу лывой".
"Даль", Владимир Порудоминский
Многочисленные путешествия и разъезды немало помогали этнографу-лингвисту собирать уникальный материал. Он был искренне убеждён, что, "сидя на одном месте, в столице, нельзя выучиться по-русски, а сидя в Петербурге, и подавно. Это вещь невозможная. Писателям нашим необходимо проветриваться от времени до времени в губерниях и прислушиваться чутко направо и налево". Стоит ли удивляться, что Даль был одним из основателей Русского географического общества? Его изыскания и труды впечатлили многих специалистов, и Даля наперебой звали то в одно, то в другое учёное общество, давали награды. Что его самого, отличавшегося скромностью, немало изумляло.
"Академия Наук сделала меня членом-корреспондентом в 1834 году, по естественным наукам, а во время соединения Академий, меня, без ведома моего, перечислили во 2-е Отделение. Общество любителей Российской словесности в Москве выбрало меня в члены в 1857, а в почётные, в 1868; Общество Истории и древностей в действительные члены в 1863; Академия (Наук) в почётные, в 1865 или 6, не помню, и одним годом вообще могу ошибаться. Русскаго Географическаго Общества состою членом-учредителем, нас всего было 12. Оно присудило мне за словарь Константиновскую медаль. — Сам испугался учёности своей, переписав все почёты эти... Да для чего вам всё это, право не понимаю — какая связь со словарём? Судите дело, а личность откиньте, что вам до нея?"
Из письма Владимира Даля к Якову Гроту
Даль относился к своим трудам весьма критично, постоянно видел возможности что-то улучшить, переделать, дополнить. В подготовленном им словаре было порядка 200 тысяч слов, 37 тысяч пословиц и поговорок. Опубликовав его, учёный взялся за подготовку второго издания, в которое внёс больше пяти тысяч поправок и дополнений, и при этом сетовал: "Это не словарь, а запасы для словаря; скиньте мне 30 лет с костей, дайте 10 лет досугу, и велите добрым людям пристать с добрым советом — мы бы всё переделали, и тогда бы вышел словарь!"
Вряд ли кто-то из современников Владимира Даля так глубоко знал и понимал русский язык, особенности быта и образа жизни, как этот сын датчанина. Впрочем, сам Йохан Даль воспринимал Россию своей страной, этому он научил и детей. "Отец часто напоминал нам, что мы — русские", — вспоминал Даль, всем сердцем воспринявший этот завет.
Ольга Ладыгина