Игорь Шпиленок: "Мы бьёмся за то, что мы любим"

Работа в заповеднике зачастую требует навыков агента 007, а директора заповедника можно сравнить с "М" из знаменитой бондианы. В такой ситуации хорошо, когда спина прикрыта, а кто может быть надёжнее членов семьи? Вот уже несколько десятилетий Игорь Шпиленок и его близкие ведут борьбу с браконьерами. Кто кого, и почему подобная ситуация сложилась – в интервью, более похожем на шпионский роман.

Игорь Петрович Шпиленок – основатель и первый директор заповедника "Брянский лес". Много лет он работал инспектором в Кроноцком заповеднике на Камчатке. Блогер и фотограф-натуралист, выпустил несколько фотокниг, посвящённых природе и заповедному делу в целом. В 2006 и 2009 годах побеждал в номинации Urban and Garden Wildlife конкурса Би-би-си "Фотограф дикой природы" (Wildlife Photographer of the Year). Лауреат фотоконкурса "Золотая Черепаха" в номинации "Гармония жизни" в 2006 году за снимок "Рассвет на реке Кроноцкой", в 2007 году за снимок "Речной патруль".

Работа под прикрытием

– Игорь Петрович, по профессии вы педагог. Как получилось, что вы ушли в заповедное дело?

– Учёба в педуниверситете на филологическом факультете с самого начала была для меня ступенькой к заповеднику, я решил посвятить себя этому делу ещё подростком. У меня было любимое место в 6 км от посёлка Белая Берёзка на берегу Десны, в Брянском лесу. Как-то я пришёл туда весной и залюбовался первоцветами между старыми дубами и соснами. Тогда я впервые пожалел, что эту красоту не видят мама и бабушка, и понял, что мне нужен фотоаппарат. Но пока мне купили камеру, первоцветы уже отцвели. Я целый год мечтал, как буду их снимать. Дождался весны, пришёл туда и увидел трактора, которые таскали срубленные брёвна. По остаткам первоцветов ходили траки гусениц. И в тот момент я себе пообещал, что попытаюсь снять хозяйственное ярмо с Брянского леса. Мне было четырнадцать лет.

– А почему тогда вы получили специальность "учитель русского языка и литературы"?

– Оканчивая школу, я думал, что в биологии знаю всё, и решил, что надо подтянуть себя в литературе. Я понимал, что без языка и без общего развития мне не удастся создать заповедник. Вот и поступил на филологический. А когда пришло время распределяться, сам пришёл в роно и попросился на работу в самую удалённую школу: рядом с ней было место, которое, по моему мнению, больше всего подходило для заповедника. Завроно так удивился, что предложил мне работать в районном центре, сказал: "Вижу, у тебя есть идеи и глаза горят". Но я настоял на той школе, которую все избегали.

– Выбор школы оказался удачным?

– Да, я поселился в лесу на кордоне и начал собирать материалы по созданию заповедника. Я уже тогда понимал, что фотография – это сильный инструмент. Поэтому много снимал. В 22 года я опубликовал в партийной областной газете документальную повесть с фотографиями. Она была огромная, в десяти номерах, всю 4-ю страницу газета отдавала под эту повесть, и многие её читали. Всероссийское общество охраны природы тогда проводило среди СМИ конкурс на лучшую публикацию по охране природы. Я занял первое место, как и газета "Брянский рабочий", опубликовавшая мою повесть. Руководитель Общества по охране природы приехал в Брянск к победителям. Газету-то он сразу нашёл, а я жил в лесах, пришлось организовать целую экспедицию, чтобы до меня добраться. Эта история дошла до первого секретаря обкома партии, и он очень помог мне. Мы создали "Брянский лес": он появился на голом энтузиазме, у этого заповедника не было даже нормального проекта или обоснования.

Инициатива наказуема, и когда заповедник был создан, меня пригласили его возглавить – это случилось в 87-м году, мне было 27 лет. Я 10 лет работал там директором.

Разведка и контрразведка "Брянского леса"

– Наверное, непросто было?

– На первого директора заповедника ложится большая ответственность, потому что он закладывает традиции. Надеюсь, что мне это удалось. Очень помогал мой отец. Когда я отправился жить на кордон, он переехал ко мне и устроился лесником. Поддерживал меня в хозяйственном плане – мы корову завели, огород… так и жили. А мама приезжала к нам на выходные.

Когда образовался заповедник, меня обязали принять в штат всех людей, проживавших на его территории, такая была социальная защита. В их числе я взял на работу и отца. Получается, что не отец на меня повлиял как природоохранник, а я на него. Глядя на то, как идёт дело, он увлёкся, особенно борьбой с браконьерами.

– Он всё ещё работает?

– Нет, но ушёл совсем недавно. Когда ему было 60, я попробовал отправить его на пенсию, но он отказался. Потом я ушёл, он работал у следующего директора. Я переживал, что он куда-нибудь зайдёт, силы откажут или ещё что-нибудь, а директор мне: "Он тут лучший инспектор, смотри, вот протоколы". Третий директор пришёл, я ему принёс бутылку коньяка, чтобы отца на пенсию отправили – ему уже 75 было. А директор отвечает: «Зачем? Он же прекрасно работает». Отец решил: «Уйду, когда стукнет 80». Так и сделал. Сейчас ему 84 года, но он до сих пор ежедневно ходит в лес своими старыми маршрутами, только уже не в заповеднике, а по его границе. Ревниво так следит, справляются ли с браконьерами молодые инспекторы.

– Много браконьеров в "Брянском лесу"?

– Уже много лет, как в самом заповеднике браконьерства нет совсем, наши инспектора охраны знают своё дело. А в период становления заповедника там промышляли целые браконьерские семьи. Лес – это ведь не только деньги, но и административный ресурс. В некоторые деревеньки местное начальство возило именитых охотников. Мне удалось быстро утвердиться, потому что я не стал ловить на браконьерстве простых трудяг, а занялся более «крупной рыбой».

На меня стали организовывать наезды. Я в ответ написал статью и опубликовал её в газете "Советская Россия". Это был фурор – люди, о которых я писал, были уверены в своей безнаказанности, а тут пошли кадровые перестановки. Первый секретарь обкома партии меня тогда пристыдил: "Ну, что ж ты так! Мы тебя поддерживаем, а меня из-за твоей статьи упрекают, что я веду плохую кадровую работу!" Но от сотрудничества не отказался.

– Мстить не стал за то, что вы по партийной номенклатуре проехались?

– Сверху мести не было, а вот со стороны людей, с которыми я входил в конфликт, была. Я тогда хотел купить дом за пределами заповедника. Присмотрел подходящий вариант, обсудил условия продажи, они меня не устроили. Но слух-то пошёл, что я купил этот дом. И его сожгли. Именно поэтому я живу в кирпичном доме: учёл опыт. Таких ситуаций было довольно много.

"У меня всё детство прошло в рейдах. Меня в них брали с собой и папа, и дед, в том числе и в ночные. Жили на лесном кордоне, заповедник создали недавно, все от мала до велика понимали, что надо удержать ситуацию, не дать слабину, а иначе браконьерство не одолеть. Мама с бабушкой тоже иногда принимали участие в рейдах. Людей всегда не хватало".

Пётр Шпиленок, директор Кроноцкого заповедника

– Сложно было ловить браконьеров?

– Это было интересно. Их нужно было переиграть. Если выехать на моторной лодке, в форме, с оружием, все браконьеры разбегутся. Сейчас из-за сотовых телефонов ещё сложнее: ты мотор завести не успел, а уже все на сто километров вокруг знают, что выезжает оперативная группа. Но и тогда надо было маскироваться.

Я любил изображать туриста – плыву на байдарке, посадил девушку с веслом, транзисторный приёмник включил… Таких браконьеры не боятся, игнорируют, и можно брать их "тёпленькими".

А один раз решение проблемы мне невольно подсказала моя первая жена.

– Она тоже в заповеднике работала?

– Нет, она тогда работала в школе. Это сейчас стала сотрудницей "Брянского леса" – работает в отделе экологического просвещения заповедника.

В то время писатель Георгий Метельский написал повесть "Чёрные ручьи" о создании заповедника. Он вывел меня в качестве литературного героя, точнее, троих – слишком много событий оказалось для одного персонажа. При этом он считал, что для сюжета главному герою необходима любовница: мол, очень энергичный образ, никто не поверит, что у него нет бурной личной жизни. Повесть опубликовали в журнале, и её прочитала моя жена. В результате началось долгое следствие: она выясняла, что я делаю в лесу столько времени. Пришлось ей доказывать, что "Чёрные ручьи" – художественное произведение и я тут ни при чём.

– Как же это помогло в борьбе с браконьерами?

– У нас в заповеднике был один очень умный профессиональный браконьер, который грамотно собирал информацию. Ведь тут как: заповедник собирает информацию о браконьерах, а браконьеры собирают информацию об инструкторах. Он нас просто измотал: мы его ждали в одном месте, он в это время ловил рыбу в другом. Мы ставили две группы, а он оказывался в третьем месте. Мы всё перекрывали – он вообще не приезжал.

Я узнал от своих осведомителей, что эфир заповедника прослушивается. И повёл радиоигру, но не с ним, а с его женой. Дело в том, что он уезжал на браконьерство ночью, на период, когда начинает замерзать лёд – в это время очень успешно идёт лов рыбы на зимовальных ямах. И мы сумели создать у его жены впечатление, что он ездит не на рыбалку, а на любовные встречи. В результате жена закрыла его на десять дней под домашний арест. Послала в погреб за огурцами и заперла. Это, возможно, не самый законодательно верный способ бороться с браконьерами, но очень эффективный, как выяснилось. (Смеётся.)

 

Тонкости оперативной работы

– Почему же вы оставили пост директора "Брянского леса"?

– В какой-то момент я понял, что заповедник функционирует, как и 14 заказников, которые мы создали вокруг него. Всё, что я хотел сделать, получилось.

А я всегда мечтал о Камчатке. Когда я был ребёнком, мне в руки попала книга Василия Пескова "Край света". И так она мне запала в душу, что я даже прикидывал, не попроситься ли после университета на Камчатку. Написал письмо директору Кроноцкого заповедника, но так его и не отправил – побоялся. Мне казалось, там у сотрудников под мундирами ангельские крылышки и никто меня не возьмёт. А тут понял, что так всю жизнь и проведу в Брянском лесу, вспомнил свою детскую тягу к путешествиям и сделался странствующим фотографом. Для начала поехал на две недели в Кроноцкий заповедник и остался там на пятнадцать лет.

– Как же это вышло?

– Я увидел первозданную природу. Камчатка – наименее изменённый субъект РФ, там преобразовано человеком около 5% ландшафта. Огромная незаселённая земля, куда белые люди с огнестрельным оружием пришли всего 300 лет назад, так что у животных нет генетического страха перед человеком. Это последний рай на земле, где медведи, лисы и другие звери нас не боятся, не убегают – им уступать дорогу приходится.

Оказалось, там те же проблемы, что и в других заповедниках, – дефицит кадров. Когда я в 2004 году оказался в Долине гейзеров, разговорился с директором Кроноцкого заповедника. И в итоге он взял меня инспектором, сначала в ту самую Долину гейзеров. Потом я попросился в самые глухие места Кроноцкого заповедника, где людей вообще нет. Однажды год прожил вообще без цивилизации, среди диких животных. Сам одичал тогда.

– Вы же не один жили, с женой?

– Я тогда был женат уже второй раз, и жена с детьми приехала только перед "окончанием моего срока". Основную часть времени я прожил в тот год один.

– Ваша вторая жена Лора Вильямс тоже сыграла большую роль в защите заповедного дела, верно?

– Она была первым сотрудником WWF России, приехала в 90-е годы именно с этой миссией: создать Фонд дикой природы. Кроме того, она работала в "Брянском лесу" заместителем директора по экологическому просвещению, когда я был там директором. А потом поехала со мной на Камчатку. Когда в WWF узнали, где она, очень обрадовались: они давно хотели создать на Камчатке отделение WWF, но там был жуткий кадровый голод. Ей это дело и поручили.

– Как вам работалось на Камчетке?

– Камчатка – это окраина огромной страны. Следить, насколько в таком далёком месте соблюдаются законы, очень сложно. И в начале 2000-х там было оголтелое браконьерство, промышленное браконьерство, особенно на территории Южно-Камчатского федерального заказника, которая была относительно новой. Заготавливали икру, стреляли медведей на желчь, на мысе Травяной была частная гостиница, летали частные вертолёты. Камчатская элита подмяла под себя эту часть Камчатки, и сотрудники заповедника, включая директора, особых прав не имели. А территория-то федеральная.

Всё это сильно било по имиджу заповедной системы. И Всеволод Борисович Степаницкий, который много лет бессменно руководил заповедной системой, предложил мне попробовать изменить ситуацию. Мой старший сын тогда работал начальником охраны заповедника "Курильский". И Степаницкий решил: "Тихон созрел для работы на Камчатке. Поручать эту миссию местному человеку нельзя, его просто растопчут". Тихона перевели на Камчатку на должность заместителя директора. И вот Тихон взялся за дело, мы с Лорой помогали.

– Со стороны кажется, что "миссия невыполнима". Как же вы справились?

– Операция по разорению коммерческого браконьерства готовилась в тайне. Через руководство заповедника нельзя было действовать ни в коем случае. Моя жена, будучи директором природоохранного фонда, нашла деньги для экипировки оперативной группы. Мы собрали лучших оперативников из нескольких удалённых от Камчатки заповедников. Создали элитную группу по борьбе с браконьерством: взяли самых опытных, надёжных и сильных духом.

Они приехали под видом богатеньких туристов. Ходили по озеру, знакомились с коррумпированными инспекторами и структурой в целом, обсуждали контракты. Такие, например, диалоги были: "Мы из Сочи, нам бы туда икорки родственникам отвезти". – "А сколько вам надо?" – "Ну, не везти же пару килограмм. Тонну". – "Тонны сегодня нет, но 600 кг есть. Пойдём, покажу. Вкусная". Им показывали тайники, давали икру на пробу и с собой ещё банку… Через две недели на озере наши оперативники знали всю ситуацию.

А я в это время бегал по Петропавловску-Камчатскому, закупал для них форму, фонарики, спальные мешки и т.п. Их оружие лежало до поры в тайном месте. И вот наступил час Х: Степаницкий организовал приказ министерства, они переоделись в форму и успешно провели операцию.

О том, что всё удалось, я узнал так. Жена поехала в Америку продлить визу, а ей отказали: "Вы теперь персона нон-грата. Вы совершили два административных нарушения, визу мы вам не продлим". За что, конечно, не сказали. А я остался в России с двумя маленькими детьми на руках. Патовая ситуация.

– Но в итоге всё же удалось решить вопрос с визой?

– Все понимали, что браконьерскую систему "крышуют" силовые структуры. Мы только операцию планировали, а я уже рассказал Степаницкому, что и как будет. Понимал, что к нам пришлют бандитов, начнут приходить по ночам. А поскольку есть слабое звено – жена-американка, – начнутся провокации. Её действительно пытались дискредитировать, в СМИ целая кампания развернулась на тему "Кроноцкие Соединённые Штаты".

Выручила поддержка Минприроды в лице Степаницкого. Если бы не он, дело бы кончилось плохо. Кроме того, помог руководитель WWF Игорь Честин, они со Степаницким начали нажимать кнопочки на самых верхах. К счастью, там нашлись люди, которые захотели разобраться в ситуации. Визу Лоре дали.

А офицеры службы, которая всё это сфальсифицировала, были уволены со своих постов. И ничего не смогли поделать, потому что даже губернатор об этих событиях узнавал из новостей телевидения. С оперативной группой работал кинооператор, мой брат Дима Шпиленок. Он снимал происходящее, быстро монтировал, пересылал фильм, и его тут же показывали на двух-трёх федеральных каналах. А там такие кадры: сотни килограммов изъятой икры, бросающиеся на инспекторов браконьеры… и уже ничего не утаишь. Мы всё хорошо спланировали, и дело получилось очень резонансным.

Видео Дмитрия Шпиленка.

– Тихон и дальше продолжил работу в Кроноцком заповеднике?

– Да, министерство назначило его директором, чтобы удержать завоёванные позиции. На самом деле второе оказалось сложнее, потому что там было столько заинтересованных лиц… Тихону угрожали, пытались устраивать провокации. Но мы всё делали публично, у нас выходили телепередачи, публикации. Тихона поддержал бывший тогда министром природных ресурсов и экологии Трутнев, он даже сумел привезти в заповедник Путина, которого впечатлили медведи в огромном количестве и первозданная природа. Когда Кроноцкий заповедник поддержал президент, наши противники поутихли.

Это была первая масштабная победа над коммерческим браконьерством, с которым сражаться очень тяжело. В 2016 году Тихон умер от онкологии, и его имя было присвоено Южно-Камчатскому федеральному заказнику, где такими усилиями при его руководстве удалось навести порядок. Теперь его дело продолжает его брат, мой второй сын Пётр. К этому времени он успел поработать в оперативной группе.

 

"Самые тяжёлые воспоминания из времён оперативной работы – ситуации, когда мы находили живого медведя в браконьерской петле. Как правило, тут зверю уже не помочь, но ещё есть шанс взять браконьеров, когда они придут за желчью и лапами, которые ценятся в китайской медицине. Сидишь в засаде рядом с умирающим в страданиях медведем, слышишь его отчаянное рычание, стоны, и тихо ненавидишь весь мир. Это тяжело...

К счастью, мне очень повезло с моими напарниками и по совместительству наставниками по оперативной работе. Ими были братья Анатолий и Геннадий Лазаренко и старший группы Сергей Сергеевич Шурунов, настоящие "заповедные" люди, всю жизнь отдавшие делу охраны природы. Принципиальные, сильные, искренние, я до сих пор у них учусь, так же как у своего деда, отца, дядей Димы и Николая".

Пётр Шпиленок, директор Кроноцкого заповедника

Информационная война

– Подозреваю, что проблемы в Кроноцком заповеднике по-прежнему бывают?

– Конечно! Такая богатая природа, множество людей хотели бы контролировать эти ресурсы. Сотрудников постоянно испытывают на прочность. Например, совсем недавно попытались оттяпать находящееся в центре заповедника Кроноцкое озеро, чтобы использовать его в рыбопромышленных целях. Там всё время приходится вести баталии. Здоровья это не прибавляет, но характер закаляет хорошо.

– Ваши дети, наверное, с младых ногтей характер закаляли?

– Да, они же выросли в лесу, на кордоне. В десять лет уже помогали ловить браконьеров. Когда Пете, нынешнему директору Кроноцкого заповедника, было лет 12, мы поехали покататься на санях в охранной зоне заповедника. И нарвались там на 11 охотников, девять из которых оказались сотрудниками местного райотдела милиции. Мы прервали им охоту, а они тут же сказали, что есть ориентировка: похожий на меня человек находится в розыске, и они должны немедленно меня арестовать.

– Неужели арестовали?

– Не получилось. Хотя у меня даже оружия не было, только фотоаппарат-мыльница. Зато была уверенность в себе и в собственной правоте. В результате состоялось 16 заседаний районного суда: судья был близким приятелем замначальника милиции, возглавлявшего эту группу браконьеров. Если бы их признали виновными, им бы пришлось уйти с работы. А до пенсии оставалось кому год, кому полгода… и судья начал всячески затягивать дело. Они за это время постепенно уходили на пенсию. Один вообще поехал в Чечню, остался на два срока, там ведь год за три шёл – боевые действия. Вернулся оттуда орденоносцем. И закончилось тем, что все эти офицеры получили милицейскую пенсию. Только после 16-го заседания признали их вину. Как гражданским лицам, им угрожал всего лишь небольшой штраф.

Так Петя ещё в детстве увидел, что мир устроен непросто. И сейчас, я думаю, он уже ничему не удивляется. Вот так формируется династия.

"Когда произошла эта история, у меня на счету уже были и погони, и задержания. Страх, конечно, был, но виду я не показывал. Когда отец с дедом уходили на ночное патрулирование, я куда больше боялся. Боялся, что не возьмут с собой, придётся с мамой и бабушкой сидеть и бессильно переживать за них.

А после этого задержания и судов я решил для себя, что надо идти учиться на юриста, уж больно ловко эти менты уходили от ответственности. Мы, по сути, ничего не могли сделать – дела безнадежно затягивались".

Пётр Шпиленок, директор Кроноцкого заповедника

– Когда же вы находили время зверей и природу фотографировать, да ещё и блог вести?

– Блог я всерьёз начал вести, когда на год на Камчатке оказался. Там опять был наезд на заповедник: группа камчатских товарищей нашла группу товарищей в Южной Корее, которые захотели инвестировать в строительство гидроэлектростанции в центре заповедника на реке Кроноцкой. И губернатор Камчатки под их влиянием написал письмо Трутневу, предлагая построить в заповеднике гидроэлектростанцию. Тогда директором заповедника был Тихон, он забеспокоился, поскольку эти люди получили поддержку "в верхах".

И я предложил поехать на эту реку, поселиться там и вести блог обо всём, что там происходит: о животных, вулканах, природе. Я решил, что постараюсь влюбить людей в эту местность. И если бы по-настоящему грянул гром, мы бы могли получить общественную поддержку.

Я поселился там чуть ли не в скиту, со спутниковой тарелкой. И начал ежедневно рассказывать о простодушном лисе Кузе, его подруге Кузине и лисе Алисе, с которой у них образовался любовный треугольник – целая санта-барбара была. О жизни другого лиса, Злодея Злодеевича, о медведе Робинзоне и медведице Суземке, о диком северном олене Соседе, о лосихе Машке. Я со всеми ними познакомился, жил как в раю – никто из животных от меня не шарахался, я их фотографировал и рассказывал людям об их жизни.

Что это сработало, стало ясно, когда я опубликовал печальную историю гибели Злодея Злодеевича: в первый день у поста было 200 тысяч прочтений, во второй – 300 тысяч и тысячи комментариев. С одной стороны, было тяжело, я лиса искренне любил. С другой, я понял, что у людей появилось отношение к этой местности, они увидели, что место уникальное и его нельзя разрушать.

К счастью, здравый смысл победил, и мне не пришлось привлекать эту тяжёлую артиллерию. Министерство природных ресурсов объяснило тем людям, что строить гидроэлектростанцию в центре биосферного заповедника – плохая идея. Не говоря уж о том, что она не несёт никакой экономической выгоды: передача электроэнергии по такому рельефу обойдётся дороже, чем строительство этой ГЭС.

А я написал книгу о том, как там жил, называется "Мои камчатские соседи", она уже шесть изданий выдержала.

Книга Игоря Шпиленка "Мои камчатские соседи".

Другие книги Игоря Шпиленка.

– Петру легко было подхватить дело, которым занимался Тихон?

– Он хочет служить природе по-настоящему. Он высокоморальный человек, и ему непросто, конечно, но он делает всё по максимуму, у него много задумок. Ему очень хочется продолжить дело брата, и он использует опыт Тихона.

Кроме того, Петя любит эти места. Он же не сразу стал там директором, сначала работал в оперативной группе, исходил пешком Южно-Камчатский заказник.

Начинал работу с того, что отправился с группой на 40 дней по северной границе заповедника. Это самое труднодоступное место Камчатки, туда вообще нет дорог. Либо вертолёт, либо пешком много-много дней. Если полетишь на вертолёте, браконьеров не найдёшь: они услышат гул, поймают переговоры вертолётчиков по радиосвязи, и всё. Отсюда и многонедельные походы. К моменту возвращения оперативники группы теряли до 15-ти кг веса. Но несмотря на все сложности, они приходили с горящими глазами.

 

"Такие рейды для Камчатки – вполне нормальная ситуация. Заброска очень дорогая, только вертолётами. Поэтому все продукты несли на себе. У каждого на старте обычно от 50 кг, лямки и плечи трещали. У меня до сих пор иногда спрашивают: "Ты чего хромаешь?" На самом деле я не хромаю, просто от длительных нагрузок под таким рюкзаком, – а ещё же оружие и фотооборудование, – всё тело перекосило. Шли в общей сложности по 500 км. К завершению рейда рюкзаки весили уже по 10–15 кг.

Самый запоминающийся рейд проходил во время извержения вулкана Кизимена. Когда шли через перевал рядом с ним, мимо нас летали вулканические бомбы и сходили селевые потоки, мы пару раз чуть в них не погибли. Где-то к четырём часам утра мы спустились к запланированному месту ночёвки, и оказалось, что селевой поток перекрыл реку, всё вокруг затоплено. Сил двигаться уже не было, поэтому мы привязали себя к деревьям – так и спали".

Пётр Шпиленок, директор Кроноцкого заповедника

Мы бьёмся за то, что мы любим. Потому и возникла идея влюбить людей в обитателей реки Кроноцкой. Не любишь ты родину – не будешь жизнь отдавать за неё. Не любишь человека – останешься равнодушен к его неприятностям. А любовь заставляет бороться.

Поэтому смысл моей нынешней деятельности – показать людям заповедники и национальные парки, чтобы у них появилось отношение к этим местам и к охране природы в целом. Людей нужно пробудить, чтобы они понимали: заповедники и национальные парки – это очень важное дело, его надо всячески поддерживать.

Беседовала Ольга Ладыгина